Давайте внимательнее приглядимся к этому эпическому образу, точное определение которому дал В. И. Абаев: «Если бы нас спросили, что в нартовском эпосе самое замечательное, мы бы ответили, не задумываясь: образ Шатаны. Тщетно искали бы мы в каком-либо ином эпосе женский образ такой мощи, такого значения, такого размаха, такой жизненности, как нартовская Шатана. Во многих эпосах женщинам отведена очень большая роль. Но, при всём этом, они остаются, в большинстве, носительницами чисто женского или семейного начала, чем, в конечном счете, определяется сфера их активности. Поэтому в других эпосах одну героиню можно легко заменить другой без ущерба для психологической или художественной правды. Нартовскую же Шатану никогда и никем заменить невозможно, равно, как нельзя её удалить из эпоса без того, чтобы не ощутить зияющую пустоту. Сфера её активности — не узкий круг любовных и семейных отношений, а вся жизнь народа в целом. Можно мыслить нартов без любого из героев, даже главнейших, но нельзя их мыслить без Шатаны. Не этим ли объясняется, что нигде в эпосе мы не находим никаких указаний или намёков на смерть Шатаны? Она бессмертна или точнее: она жива до тех пор, пока живёт нартовский народ».
Впечатляющий образ Шатаны завладевает нашим вниманием с момента её рождения и начала вхождения в сюжеты нартовского эпоса. Как мы уже отмечали в предыдущей главе, родителями Шатаны были небесный Уастырджи и водная дева Дзерасса, ипостась Матери-земли, что предполагает появление Шатаны, как первосущества (первочеловека), рождающегося от Священного брака Неба и Земли.
Теперь обратим наше внимание на место её рождения — оно таинственно и удивительно. Дзерасса родила Шатану в склепе, то есть в зоне смерти, хтонической зоне мира. Но эта зона имеет границы и всеми своими структурными символами напоминает обжитое пространство, дом. С древнейших времен гробница, в буквальном и семантическом смысле, сближалась с образом подземного города, дома. Копируя их защищённое пространство, она имитировала священные функции нижней зоны Мирового древа.
В большинстве построек осетинские склепы имеют в своём основании квадрат или удлинённый прямоугольник, реже — круг, шести- или восьмиугольник. Кровля обычно пирамидальная, двускатная или закругленная. При этом пирамидальная и двускатная кровли обычно выстраивались ступенчатыми, из тонких шиферных плит. Количество этих ступенек кровли попадало в числовой код — 7, 9, 12. Склепы с квадратным, многогранным или круглым основанием увенчивались замковым камнем заострённой или грибообразной формы. В прошлом веке на замковый камень крепились оленьи рога, что хорошо видно в картинах М. Туганова, большого знатока осетинских древностей.
Судя по приведённым выше особенностям конструкции склепа, вся его геометрическая и числовая символика приближается к символике образа Мирового древа, которую мы достаточно хорошо осветили в предыдущих главах. Более того, склеп увенчан широко распространённым символом Древа — оленьими рогами.
С древнейших времен олень был почитаемым животным у многих индоевропейских народов, являясь семантическим эквивалентом коня. По своей семантике конь и олень были маркерами Мирового древа, иногда заменяя его, иногда являясь его жертвенными животными. Конь с рогами, превращающимися в ветви дерева, упоминается в гимнах Ригведы. В древней Греции лошадь сопоставлялась с оленем, а в скандинавской мифологии гигантский ясень Иггдрасиль (ипостась оленя) буквально означает «конь Игга», т. е. Одина, верховного бога скандинавов.
У скифов и сарматов олень напрямую соотносится с Мировым древом, (Древом жизни). Этот священный мотив часто встречается на предметах скифской культуры из Пазырыкских курганов, где оленьи рога венчают лошадиные намордники, на диадеме из Новочеркасского клада.
Валерий Цагараев «Искусство и время».
Владикавказ, издательство «Ир», 2003 г.
